80-летия победного штурма Кёнигсберга

Накануне трагедии

Ветер завывал с леденящим душу ревом. Над истоптанным не одной парой сапог полем кружилась пара коршунов, торжествуя своим хищным вальсом все беды и ненастья. Небо, по которому они пролетали, было наполнено тягучими облаками. Все леса в округе давно потускнели и облачились в мрачные, темно-серые одеяния.

По этому полю медленно шла, спотыкаясь, поникшая девушка. По ее взъерошенным полуседым волосам и покрытому неявными морщинами лицу трудно было сказать, что ей только пошел двадцать первый год. Путь ей затрудняли путавшиеся в ногах старые лохмотья: они были ее единственными оставшимися вещами. Босые ноги колюче щекотали пучки сухой травы. Но девушке были безразличны любые невзгоды, она шла лишь вперед, к тому важному месту.

Этим местом была скромная могила павшим солдатам. Она представляла собой небольшой валун, принесенный местными из ближайшей рощи на это поле в память о павших в неравном бою с нацистами бойцах. Рядом с валуном лежала пара пожухлых, еле различимых цветочков: несмотря на старания оккупантов, подло пытающихся заставить всех забыть о погибших, память о героях до сих пор живет в сердцах у людей.

Дойдя до могилы, девушка села и облокотилась на нее. Внезапный порыв эмоций и воспоминаний нахлынул на нее, битыми кусочками стекла вонзился ей в голову. Склонившись над валуном, она, чуть ли не навзрыд, дрожащим голоском промолвила: «Сашенька». В ее уме пронеслась вереница воспоминаний, связанных с этим ласковым именем. Но важнее всего из них было одно – тот теплый вечер…

… Свет, отбрасываемый подтаивающей свечей, ловко скакал по блестящей коже молодой девицы удалыми зайчиками. Длительное вечернее прихорашивание превратило ее из непримечательной деревенской простушки в настоящую Венеру во плоти, глядящую на свою красоту в простое зеркальце: налитые румянцем щеки прекрасно подходили милому лицу, шелковистые волосы мягко ложились на плечи, а глаза… Ах, эти изумрудные глаза были способны зачаровать и подчинить воле хозяйки любого на веки вечные.

– Экая ты нарядная такая, Катюня! – добродушно похвалила девицу бабушка. – Небось всех парней на деревне охмурила, красная!

– Хи-хи, – Катюня в ответ лишь неловко покраснела, от чего еще более покрылась румянцем. – Спасибо, бабуля!

А дед, который тоже хотел принять участие в приятной беседе, лишь тихо покряхтел на своей потрепанной лежанке в углу комнатушки. Что он хотел сказать, ни бабушке, ни внучке так и не стало понятно.

Наконец, пока Катерина сидела у окошка, со скукой поджидая заветный час и поедая заботливо приготовленные бабушкой сытные ватрушки, время успело подойти к вечеру: уже пора было выдвигаться. Попрощавшись с довольной старушкой и дремлющим дедулей, она вышла из этой хоть и староватой, но уютной избушки. Местом назначения был ветхий колодец в центре деревни, около которого долгожданная встреча и должна была произойти. На всю затихшую хату хлопнула хилая дверь.

Пройдя вдоль ряда похожих друг на друга перекошенных хибар (по ощущениям вечность), Катя наконец дошла до колодца, стоявшего посредине небольшой площадки. Никого на удивление не было в округе, даже в ближайших дворах. Тишь да гладь. Пришлось чуток подождать, до сумерек, и даже испить с жажды немного колодезной водицы.

Но вот темный силуэт перекрыл собою лунный месяц: это явился Саша. Нерасторопной походкой по засохшей тропинке юнец подошел к деревянному колодцу, подтянул темную кепочку на русых волосах. Он улыбнулся, взглянув на Катю. Светло-синий и малахитовый взгляды сошлись вместе. Феб и Венера наконец-то встретились.

Незатейливое «привет-привет», блеск в завораживающих очах друг друга, и вот уже одно мгновение сменилось на другое мановением руки. Каким-то волшебным образом с площадки около колодца будущие молодожены перенеслись в глубокую чащу леса: весь путь оттуда туда был покрыт густой пеленой любовного забвения.

Катерина еле-еле продвигалась вперед за Сашей, уверенно устремившимся вдаль. Им пришлось пробираться сквозь колючие кусты, в непроглядной темноте схожие с когтистыми лапами неведомого чудища. Уже восставшую над лесом луну перекрывала листва возвышающихся деревьев. Откуда-то с востока бил шквал ветра, валивший с ног и гнущий слабые деревца почти до самой земли. Доносился странный, ни на что не похожий надвигающийся гул, сопровождаемый неведомыми металлическими раскатами.

Наконец, исцарапавшись и порезавшись обо все возможные колючки, Саша решил передохнуть: он оперся на рядом лежащий валун и принялся счищать с себя десятки заноз. Катя только сейчас выбрала нужный момент и спросила с любопытством:

– Ты же сказал, что туда минут десять идти, а мы уже битый час пробираемся сквозь эти дебри! Страшно тут, бр-р-р…

– Ох… – Впервые за долгие минуты Саша хоть что-то вымолвил. – Не боись, все прекрасно, душечка! Как говорили у меня дома, «только пройдя через все невзгоды, доберешься до покоя».

Передохнув немного, они вновь зашагали через дремучие заросли по неведомому маршруту. Так прошло неизвестно сколько времени – быть может, вечность, а то и две, пока в дальнем краю чащи не показался лучик света, сквозь бесконечный мрак устрашающего леса – неведомая брешь, ведущая к открытому месту.

Выбравшись из лесных пут тьмы, парочка вышла на большую красивую поляну, появившуюся будто из чудных сновидений мечтательного ребенка. Прекрасные цветы шелестели под ногами, словно самая приятная музыка на свете. Они переливались пестротой, создавая наикрасивейшее полотно, точно нарисованное кистью искусного художника. Даже окружавший поляну угнетающий лес казался лишь непримечательным блеклым фоном для такой прелестной композиции.

Катерина и Саша прилегли друг к дружке на этом великолепном лугу, направив свои очарованные взгляды вверх, на ночное небо, покрытое блистающими светилами, вырисовывающимися в причудливые очертания.

– Гляди, морская змея! – задорно восхищалась Катя.

– Посмотри, топорик вытянулся! – звучало в ответ от Саши.

Долго слышался трезвучий смех, лучились светлые глаза, улыбки озаряли эту звездную ночь. Влюбленные лежали в чарующей тишине, прерываемой лишь шелестом ростков и треском прилетевших в гости сверчков. Внезапно Саша произнес:

– Эх-х… А как ты думаешь жить дальше?

– Я… – скромно промолвила Катя, – даже и не знаю так. Не задумывалась особо.

– А жаль, – сказал Саша. – Бегство в будущее – хорошее занятие в настоящем, знаешь ли.

– А ты как собираешься жить? – хихикнула, а потом глубоко вздохнула девица.

– Я буду следовать по пути, что мне жизнь-судьбинушка уготовила. Как она решит, так и пойду. В город – так в город, в деревне этой – так в деревне.

– И ни о чем сокровенном не мечтаешь, м-м?

– Настоящим продолжать жить. И довольствоваться им вовсю. Жизнь на то и дана, чтобы ею жить, а не грезить. Глупо, наверное, сказал, но вот так.

– А я хочу с любимым человеком все время свое провести, чтобы мы связались душами, да крепко-накрепко! – Катя прильнула к Сашиной груди. – И счастье даром любому.

Она хотела положить свои нежные руки на Сашину шею, но тот ей сказал ласково: «Погодь минутку, закрой-ка глазки». Он повернулся в сторону и протянул ей раскрытую ладонь, в которой держал что-то очень хрупкое и крошечное.

– Можешь открывать.

Катя распахнула глаза и по-детски обрадовалась: перед ней на длинной Сашиной ладони лежал сияющий чистым драгоценным бриллиантом аленький цветочек с коротким стебельком. На этой дивной поляне вновь поселились звенящий колокольчиком смех и улыбки, оживляя тихую ночь. Пара вновь взглянула на небо.

– И вновь хочется жить, – послышалось от Саши.

Эти ласковые слова, слова, отзывающиеся по всему телу, вызывали у девушки жуткую дрожь и заставляли сердце колотиться вне себя, разрываясь диким горем. Еле сдерживая подступающие слезы, она стала тихо говорить про себя:

«Господи, зачем же ты так мучаешь?! Почему именно эта идиллия предвещала такой мрак? Почему немецкий мерзавец проклятый решил именно тогда ударить по нам, решил заморить нас?! Я говорила ему, что погубит его судьба-матушка, что с врагом надо быть начеку, ухо востро держать.»

«Нет, – отвечал он, – все решится». Решилось? Ну, решилось оно?! Осталась я одна-одинешенька на кровавую радость вурдалакам! Ни бабули, ни дедули, ни… Сашеньки. Никого у меня не осталось, к чему все это? Земля тебе… Земля тебе пухом, Сашуля, милый мой, дорогой. Ничего я гадам не забуду, мое слово, ничего им не прощу. Я обещаю тебе».

Закончив свое, пронизанное болью и чистосердечной горечью, признание, она склонила поседевшую голову над могилой. Последнее, что смогла сделать в помутневшем состоянии рассудка, это полезть оледеневшими пальцами в дырявый карман старого солдатского кафтана и достать из него чудом не выпавший цветок. Уже поблекший, давно увядший и ставший сухим и безжизненным цветок, который являл собой теперь лишь тень былого. Былого счастья, былой радости. Она его возложила к остальным двум цветкам.

Не сумев сдержать накопившихся чувств в себе, Катя истошно зарыдала, и слезы ее нескончаемые лились на цветы. А вторила ей лишь давящая тишина мертвой земли, да ветер завывал с леденящим душу ревом. И над истоптанным полем кружилась пара коршунов…

Автор: Налабардин Кирилл

Победитель "Медиа Форум" в номинации «Юниор» - 15–17 лет

"Лучший текстовый материал для электронных СМИ и периодической печати"